С победой Великой Октябрьской социалистической революции консерватория вступила в новую эпоху своего существования. Поначалу внешне, казалось, все шло по-прежнему. Однако назревали глубокие внутренние перемены.

Переломным моментом в истории консерватории стал декрет Совнаркома от 12 июля 1918 года, подписанный В. И. Лениным.

Согласно этому декрету Петроградская и Московская консерватории переходили в ведение Народного комиссариата по просвещению на равных со всеми высшими учебными заведениями правах, с уничтожением их зависимости от Русского музыкального общества. Все имущество и инвентарь этих консерваторий, необходимые и приспособленные для целей государственного музыкального строительства, были объявлены государственной собственностью.

Итак, консерватория получила права высшего учебного заведения и перестала быть зависимой от Русского музыкального общества. Не частные пожертвования, а постоянная дотация Советского государства обеспечивала ее дальнейшее существование и развитие. Еще 31 мая консерватория получила государственную субсидию. Непосредственно консерватория перешла в ведение Музыкального отдела Наркомпроса. Этот комиссариат возглавлял тогда один из создателей социалистической культуры, знаток и ценитель искусства, в частности музыки, Анатолий Васильевич Луначарский.

Началась подлинная демократизация всей жизни консерватории. Благодаря отмене платы за обучение ее двери широко открылись для молодых людей – выходцев из трудящихся классов.

На посту директора консерватории продолжал оставаться авторитетный и прогрессивный музыкальный деятель – Михаил Михайлович Ипполитов-Иванов.

Однако навязанная молодой Советской Республике гражданская война и иностранная интервенция и вызванная ими хозяйственная разруха сильно осложнили первые годы жизни консерватории в советскую эпоху.

Прежде всего давал себя чувствовать топливный кризис, затем продовольственный. «Питались мы кое-как, в консерватории перестали топить, – вспоминал учившийся здесь в ту пору пианист Юрий Брюшков. – Мы приходили зимой в класс в шубах, играли в перчатках с отрезанными на концах пальцами; снег, который мы приносили с собой с улицы на своих воротниках, так и не успевал растаять до конца урока».

Хотя число учащихся и преподавателей заметно сократилось, занятия в консерватории не прекращались. В октябре 1919 года концертами бетховенского цикла возобновилась концертная деятельность Большого зала.

В это тяжелое и напряженное для страны время 4 октября 1919 года, невзирая на огромную занятость, в Большой зал на концерт, программа которого состояла из  произведений Бетховена, пришел Владимир Ильич Ленин. Наступили ранние осенние холода, зал не отапливался, публика и музыканты не снимали верхней одежды и  шапок. Дирижировал Александр Кусевицкий, партию фортепиано исполнял Исай Добровейн. Владимир Ильич сидел в четвертом или пятом ряду партера в шапке-ушанке, отделанной черным мехом. Вот что вспоминала впоследствии посетившая этот концерт писательница Елизавета Драбкина: «Слушая и не слушая увертюру «Кориолан», я неприметно, боковым зрением, наблюдала за Владимиром Ильичей. Он сидел, не шелохнувшись, поглощенный музыкой... Но вот прогремел финал, раздались аплодисменты. Владимир Ильич слегка пошевелился. По его движению я поняла, что он старается устроить поудобнее левое плечо, из которого еще не были извлечены эсеровские пули... Новый взрыв рукоплесканий прервал мои думы. Теперь Владимир Ильич переменил позу и сидел так, что мне видна была правая половина его лица. Выражение его было сосредоточенным и даже грустным. И чувство огромной любви к нему охватило мою душу». В память об этом посещении с 1979 года, ежегодно по четвертым числам октября, в Большом зале устраиваются Ленинские мемориальные концерты с программой из произведений Бетховена.

Позднее, зимой 1919/20 года, в обоих залах консерватории были установлены простые кирпичные печи, отапливаемые дровами. Но они поднимали температуру не более чем до 10°. На некоторое время из-за отсутствия дров залы пришлось закрыть.

Интереснейшие записки оставила певица С. А. Крылова, участвовавшая в создании партийной организации консерватории. Поступила она в консерваторию в трудный 1920 год, успешно сдав экзамены. Вот как она описывает свои первые впечатления:

«Когда я, получив удобное для меня расписание [Крылова работала в редакции газеты «Правда»], вышла из комнаты и огляделась, странное чувство охватило меня. На полу одной из комнат, дверь которой была распахнута, грудами, в беспорядке лежали ноты – это были ноты академической ученической библиотеки. В классах первого этажа было свалено имущество бежавших от Октябрьской революции музыкантов. В нетопленых, холодных помещениях жизнь как будто замерла. В углах классов и аудиторий у высоких потолков висели иконы.

Широкие, гулкие коридоры с грязными полами наводили уныние. Не видно было и попыток навести порядок. Кругом разруха, запустение...».

«Старые» студенты встретили новенькую недружелюбно. Ей прямо говорили, что «революция разрушила консерваторию», что «консерватория – не арена для политической борьбы». Никаких советских общественных организаций в учебном заведении тогда не было. Не скоро и не сразу удалось переломить настроения молодежи, не понимавшей сути происходящих перемен. На общем собрании студентов избрали студенческий исполнительный комитет из пяти человек, двое из которых были коммунистами.

Исполком открыл клуб, над дверью которого повесили плакат: «Мир – хижинам, война – дворцам».

«Плакат этот смутил некоторых втянувшихся в общественную работу студентов, – продолжает С. А. Крылова. – Как же, – говорили они, – ведь консерватория – дворец искусств, значит, мы воюем с музыкой?

– Не с музыкой идет война, а с теми, кто жил в дворцах!

Это оказалось понятным».

Клуб способствовал сплочению и политической активизации молодежи. Консерваторцы охотнее стали принимать участие в культурно-просветительной работе на заводах и фабриках.

В январе 1921 года началась перестройка и упорядочение всей деятельности консерватории. Работу возглавила Н. Я. Брюсова (сестра поэта), назначенная наркомом А. В. Луначарским проректором по учебной части. Ей активно помогали профессора К. Н. Игумнов и А. Б. Гольденвейзер. В консерваторию пришли преподавать такие крупные музыканты, как Н. Я. Мясковский, К. С. Сараджев, М. В. Иванов-Борецкий.

Открывшийся в 1922 году инструкторско-педагогический отдел (факультет) стал готовить музыкальных работников для массовой работы в клубах, хорах и самодеятельности.

7 ноября в московской демонстрации по случаю пятилетия Великой Октябрьской социалистической революции впервые участвовала группа консерваторцев. Вот как об этом вспоминает С. А. Крылова:

«Рано утром, задолго до восьми часов, собрались в вестибюле: маленькая группа коммунистов и комсомольцев, исполком, только что организованный профком в полном составе да еще несколько учащихся и технических служащих. Из педагогов никого не было.

Торжественно выносим знамя ячейки – нашу гордость. Все как-то подтягиваются. Колонна строится. В первом ряду – коммунисты, комсомольцы. апеваем «Отречемся от старого мира». Это звучит как клятва. Выходим на середину Никитской улицы (ныне улица Герцена) и идем вниз к зданию университета. В конце ее вливаемся в колонну демонстрантов, как крохотный ручеек в мощную, могучую реку. Здесь звенит песня «Мы – кузнецы, и дух наш молод». На тротуарах стоят обыватели и хмуро смотрят на наши колонны. Мы, худые от недоедания, плохо одетые студенты консерватории, ничем не похожие на «вдохновенных жрецов искусства», тем не менее переполнены радостью и гордостью от своего участия в смотре сил Советской власти».

Учившийся в консерватории с 1921 по 1929 год композитор Владимир Фере пишет: «Во всей консерваторской жизни тех лет ощущалось дыхание революции. Это заметно было прежде всего по контингенту учащихся... Среди бархатных толстовок и добротных костюмов, отличавшихся своей элегантностью, замелькали военные гимнастерки, рабочие блузы, красные косынки».

С 1923 по 1935 год при консерватории существовал рабфак, дававший способной молодежи из рабочих основы музыкальных знаний и готовивший ее к поступлению на основные факультеты. Примерно те же цели преследовала работавшая с 1927 по 1932 год Воскресная музыкальная школа, занимавшаяся по воскресеньям.

Первым дирижером, дерзнувшим приехать на гастроли в Советскую Россию, прорвав организованную капиталистическими государствами «музыкальную блокаду», был берлинец Оскар Фрид. В 1922 году он с успехом выступил в Большом зале консерватории. Впоследствии он навсегда переехал в Москву и умер здесь в 1941 году советским гражданином.

Из-за материальных затруднений – государственной дотации, учитывая все возраставший объем деятельности консерватории, перестало хватать – Большой зал с 1924 по 1933 год пришлось отдать в аренду Межрабпому: в дневные часы он использовался как кинотеатр, крупнейший в Москве, и по праву носил название «Колосс». С ноября 1930 года он стал звуковым.

Процесс становления главного в СССР музыкального вуза не обошелся без трений и трудностей. Так, в 1929-1932 годах отрицательное воздействие на работу консерватории имела левацкая группировка РАПМ (Российская ассоциация пролетарских музыкантов), члены которой пробрались к руководству консерваторией. Под флагом борьбы с рутиной они провели ряд вредных для дела реформ, в частности, распустили факультеты. Одним из внешних проявлений «рапмовщины» было переименование 2 февраля 1931 года консерватории в «Высшую музыкальную школу имени Феликса Кона». Тут надо оговорить, что старый большевик Ф. Я. Кон, занимавший в те годы пост заведующего сектором искусств Наркомпроса, никакого отношения к переименованию не имел. В замене названия «консерватория» сыграло печальную роль «роковое» родство его со словом «консервативный».

16 октября 1932 года консерватории было возвращено ее прежнее, традиционное название. Конец рапмовским перекосам положило постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года «О перестройке литературно-художественных организаций».

С 1934 года при консерватории существует музыкальное училище. С 1936 года – Центральная детская музыкальная школа, с 1937 года – кабинет по изучению народной музыки.

Важным событием в истории консерватории предвоенных лет была организация учебной оперной студии, первые спектакли которой прошли в Большом зале. В тех же годах образовались национальные отделения (студии), готовившие кадры солистов для республик, где оперных театров до того не существовало.

В предвоенное двадцатилетие Московская консерватория выпустила из своих стен целую плеяду талантливейших музыкантов. Участие в международных конкурсах и  последующие зарубежные гастроли принесли им всемирную славу. Еще в 1927 году питомцы Московской консерватории пианисты Лев Оборин и Григорий Гинзбург заслужили звание лауреатов на первом Шопеновском конкурсе в Варшаве; Оборин получил первую премию.

В 1930-е годы мировые триумфы советских музыкантов-исполнителей, получивших образование в Московской консерватории, умножились. Напомним некоторые имена лауреатов международных конкурсов того времени: скрипачи Давид Ойстрах, Елизавета Гилельс, Марина Козолупова, Михаил Фихтенгольц, пианисты Яков Флиер, Эмиль Гилельс, Яков Зак, Роза Тамаркина. Весь мир заговорил о блестящей московской исполнительской школе, которую создали такие выдающиеся профессора Московской консерватории, как К. Игумнов, А. Гольденвейзер, Г. Нейгауз, С. Козолупов и другие.

Пришедший в 1921 году в Московскую консерваторию Николай Мясковский вскоре заслужил общее признание как глава московской композиторской школы. Его учениками были Д. Кабалевский, А. Хачатурян, В. Шебалин, В. Мурадели и ряд других крупных композиторов. Плодотворно трудились на преподавательском поприще питомцы Московской консерватории старшего поколения Р. Глиэр и С. Василенко, много сделавшие, в частности, в таком новом и важном направлении, как подготовка композиторов национальных республик, особенно тех, в которых профессиональной музыки прежде не было.

В мае 1940 года консерватория вместе со всем советским народом широко отметила столетие со дня рождения одного из своих первых преподавателей – гения русской музыки Петра Ильича Чайковского. В дни торжеств Президиум Верховного Совета СССР присвоил консерватории многообязующее имя П. И. Чайковского, которое с тех пор стало неразрывной частью ее наименования.

Грозовым аккордом фортиссимо в мирную деятельность консерватории ворвался день 22 июня 1941 года. Охваченные патриотическим порывом, многие ее студенты и преподаватели записались в народное ополчение, военнообязанные были призваны в ряды действующей армии. Консерватория свято чтит память тех, кто отдал жизнь за свободу и независимость своей Родины. Имена заместителя секретаря парторганизации А. Б. Дьякова, хормейстера Г. П. Лузенина, певца А. И. Окаемова и других 65, павших в войне, навеки запечатлены на мемориальных досках, установленных в холле третьего этажа старого учебного корпуса.

С приближением неприятельских войск к столице в октябре 1941 года консерватория была эвакуирована в Саратов, где продолжала свою работу. В доме на улице Герцена оставалось только небольшое число сотрудников, которым поручили охрану здания и его имущества.

Здание консерватории находилось под постоянной угрозой фашистских бомбардировок. Сотрудники и студенты консерватории, все, вплоть до директора, регулярно дежурили на крышах. На дом упало 17 фашистских зажигательных бомб; все они были обезврежены. Однажды огромная фугасная бомба поразила одно из соседних строений. Взрывной волной были выбиты все окна консерваторского здания.

С ликвидацией непосредственной угрозы советской столице в марте 1942 года открылось московское отделение консерватории, состоявшее из студентов старших курсов. С конца 1942 года консерваторцы группами стали возвращаться из Саратова в Москву. В сентябре 1943 года вся консерватория начала очередной учебный год в своем здании.

О суровых военных буднях консерватории писал органист Л. Ройзман: «Вспоминается зима 1942 года в Москве. Консерваторское здание не отапливается (хотя с марта этого года начали заниматься 4-й и 5-й курсы), на концертах в Большом зале все сидят в зимних пальто, военных шинелях. Афиши маленького размера, на плохой бумаге. Концерты начинаются в 6 часов вечера и нередко прерываются воздушными, тревогами».

В течение всех военных лет коллектив консерватории вел интенсивную военно-шефскую работу: фронтовым бригадам часто приходилось выступать перед бойцами неподалеку от передовой, под угрозой вражеских обстрелов и бомбежек. Большое количество концертных бригад регулярно обслуживало воинские части Московского гарнизона, аэродромы, раненых в госпиталях, коллективы оборонных предприятий. Консерваторская муза не замолкала даже в самые суровые дни войны, помогая людям ковать победу. И вот наконец долгожданный день Победы наступил. Коллектив консерватории отпраздновал его в своем родном доме. К сентябрю 1945 года – началу нового учебного года – все службы консерватории были полностью восстановлены. В ряды студентов влилась большая группа молодых людей, демобилизованных из армии.