Мы не располагаем документами, но нетрудно предположить: бесспорно, еще до ходатайства перед властями о новом участке дирекция Московского отделения РМО помышляла и о том, нельзя ли расширить существующее здание, использовав старый фундамент и капитальные стены, надстроить и перестроить дашковский дворец в соответствии с новыми нуждами. Наверное, однако, инженерное обследование показало: здание сильно обветшало и сколько-нибудь значительной дополнительной нагрузки не выдержит. Тем более что речь шла о создании в нем крупного, многоместного концертного зала, требующего от фундамента и перекрытий особой прочности в целях безопасности.

Сафонов по натуре был максималистом: если строить новое, то по-настоящему, на века. Проблему следовало решить радикально. Поэтому решение его было непоколебимым и единственно правильным: старое здание сломать, а на его месте воздвигнуть новое.

В литературе часто можно прочитать: современное здание консерватории перестроено из старого, дашковского. С этим согласиться нельзя, хотя некоторые основания говорить о перестройке есть.

При постройке нового здания то немногое, что можно было использовать от старого, сохранили. Это фасадная стена главного корпуса с полуротондой на уровне двух нижних этажей. Это также правый флигель, тоже на уровне двух этажей, точнее – его коробка. К нему сделали пристройку, весь он был накрыт еще двумя этажами и соединен с главным корпусом.

Все остальное было сломано и построено заново. Тем самым мы вправе говорить не о перестройке, а о сооружении на 95 процентов нового здания.

Строительство поручили опытному архитектору Василию Петровичу Загорскому. Об этом столь интересном для нас человеке нам, к сожалению, известно очень мало.

Родился В. П. Загорский в 1846 году, с 1864 года учился в Академии художеств в Петербурге. В 1871 году получил звание классного художника 2-й степени за  программу «Проект православной церкви», в 1877 году – звание классного художника 1-й степени за программу «Вокзал в парке близ столицы», а в 1881 году – звание академика архитектуры за «Проект богадельни на 60 женщин и 30 мужчин». С конца 1890-х годов служил архитектором Дворцового управления в Москве, то есть вел архитектурное наблюдение и руководил перестройками всех московских зданий, принадлежавших императорскому двору. Исполнял и частные заказы. Из его построек в Москве сохранились: дом № 7 по Тверскому бульвару, на углу с Малой Бронной; дом № 5 (правый корпус) по 1-й Мещанской улице (ныне просп. Мира); дом № 8 по  Нижнему Кисловскому переулку (надстроен); бывшая гостиница «Княжий двор» по Волхонке, 14 (фасад с улицы срезан); дом № 6 по Садовой-Кудринской. Участвовал в  строительстве гостиницы «Славянский базар».

Здание консерватории осталось, главным и единственно значительным творением Загорского. Не случайно в газетных сообщениях о смерти Загорского (сентябрь 1912 г.} его характеризуют только как «строителя здания московской консерватории». Трудно сказать, почему Сафонов остановил свой выбор именно на Загорском, архитекторе, ничем до того не прославившемся. Немалую роль здесь, вероятно, сыграла исключительная преданность делу и добросовестность зодчего. Строительство здания консерватории он явно считал главным делом своей жизни.

В изданном в 1905 году «Отчете по постройке и торжественному открытию здания консерватории» сказано: «...академик В. П. Загорский принес свой труд в дар московскому отделению общества», то есть проект составил бесплатно. Этот факт характеризует Загорского в самом благоприятном свете. О том, что и в дальнейшем, до конца своих дней, архитектор оставался трогательно преданным делу консерватории, свидетельствует заявление Загорского от 19 мая 1901 года (т. е. после завершения строительства консерватории) Русскому музыкальному обществу о его согласии «сохранить за собой пожизненно и безвозмездно должность архитектора при здании консерватории... Я желал бы навсегда, помимо той связи с московским отделением общества, которая установилась с избранием меня в почетные члены его, сохранить и связь трудами своими... Я предлагаю Дирекции мои безвозмездные услуги как постоянного архитектора при здании московской консерватории». Разумеется, просьба была уважена. В ответном письме Загорскому Сафонов сообщает ему о соответствующем постановлении, добавляя свое «выражение глубокой признательности. Сообщая вам таковое постановление, я присовокупляю к нему и от себя лично мою живейшую искреннюю благодарность за Ваше доброе отношение к обществу и заботу о дорогом для нас обоих деле».

Угодить требовательному и жесткому Сафонову было нелегко. Очевидно, исполнительный и уступчивый Загорский вполне соответствовал пожеланиям директора-заказчика. Вероятно, общий план постройки был составлен самим Сафоновым; отсюда исходят уверения тогдашней московской прессы, будто бы Сафонов строит консерваторию сам, «вообразив себя великим архитектором». Бесспорное преувеличение, но во вмешательстве директора в проект и каждую мелочь строительства можно не сомневаться.

Для наилучшей приспособленности здания к его назначению это обстоятельство было благоприятным, но эстетическая сторона вряд ли выиграла. Можно полагать, что влияние заказчика Сафонова на архитектора Загорского напоминало отношения между Дашковой и Баженовым при строительстве прежнего здания, не скидывая со счетов несоизмеримую разницу в даровании Баженова и Загорского. Об этом будет сказано позднее.

В августе 1894 года начали ломать строения бывшего дашковского дома. 27 июня 1895 года состоялась торжественная закладка нового здания. Сафонов и другие высокопоставленные участники церемонии положили в приготовленное место серебряные рубли свежей чеканки, в фундамент была вложена памятная металлическая доска, а на доску участники уложили первые кирпичи. В своей речи Сафонов, в частности, сказал: «Сегодня, закладывая первый камень здания московской консерватории, мы со светлою надеждою будем смотреть в будущее».

Строительство громадного дома под неусыпным наблюдением Сафонова развернулось быстрыми темпами. К осени 1897 года было закончено сооружение всех классных комнат, квартир служащих, а также... винных подвалов. Такому парадоксу можно удивляться и удивляться, но прежде всего его нужно объяснить. Дело в том, что последний владелец дашковского дворца князь Семен Воронцов (сын фельдмаршала), обладавший обширными плантациями винограда в Крыму, был крупным виноторговцем. В своем московском доме он оборудовал хранилище для вина, перешедшее затем Удельному ведомству, ведавшему имуществом царской фамилии. Узнав о сносе здания вместе с подвалами, Удельное ведомство потребовало от Сафонова устройства винных подвалов с лавкой и в новом здании консерватории. Сафонов не мог воспрепятствовать, тем более что авансом за аренду Удельное ведомство заплатило 200 тысяч рублей, столь необходимые для постройки здания. Согласно контракту винные погреба и винная лавка над ними были готовы в первую очередь и уже в августе 1897 года начали действовать.

Во время сноса старого и постройки нового здания занятия в консерватории не прекращались. С 1894 по 1898 год консерватория арендовала помещения в доме князя Голицына по Волхонке.

25 октября 1898 года состоялось открытие Малого зала консерватории. Эта дата совпала с пятилетием со дня смерти одного из создателей консерватории – П. И. Чайковского. Учащиеся ознаменовали открытие Малого зала «музыкальным утром памяти Чайковского» – концертом из его произведений. Тогда же начались занятия в классах нового помещения.

Затем строительство здания замедлилось. Средств на сооружение богато задуманного Большого зала не хватало. Отделка и меблировка требовали крупных дополнительных сумм.

«Устал от постройки страшно, – писал тогда Сафонов. – Затянулась по причине безденежья вместо предложенных трех на пять с лишним лет и вытянула из меня все жилы».

Тем не менее этот неутомимый человек сумел преодолеть все трудности. Он добился солидных пожертвований от меценатов-миллионеров. Популярный фельетонист тех лет Влас Дорошевич писал:

«Директор московской консерватории, взысканный богами, его превосходительство г. Сафонов известен в музыке тем, что он умеет извлекать удивительные аккорды из московских купцов.

– Лестницу для нового здания консерватории надо? Сейчас аккорд на купцах – и пожалуйте – лестница! Орган нужен? Легкая фуга на миллионерах – и орган!».

И в самом деле: оборудование и меблировку зала взяли на себя известные текстильные фабриканты братья Морозовы. Великолепный орган, до сих пор украшающий Большой зал, заказал в Париже железнодорожный предприниматель С. П. фон Дервиз. Сахарозаводчик Харитоненко подарил ковры.

Но мраморные ступени обеих лестниц, ведущих от вестибюля в фойе, положили не купцы, а за свой счет архитектор В. П. Загорский. В целом строительство здания обошлось Русскому музыкальному обществу в сумму свыше 1 миллиона рублей.

Наконец, 7 апреля 1901 года состоялось торжественное открытие Большого зала, означавшее одновременно завершение всех работ по сооружению консерватории. Сафонов в своей речи назвал Большой зал венцом нового здания консерватории. «Пожелаем же нашему залу служить на славу родного искусства, – провозгласил директор, – пожелаем, чтобы великие люди, изображения которых украшают этот зал, служили примером многим поколениям, вдохновляя молодые силы па служение человечеству».

Один из директоров Московского отделения РМО М. А. Морозов прочитал краткий очерк постройки здания.

Торжественная часть завершилась исполнением специально написанной к этому случаю преподавателем консерватории композитором Ф. Ф. Кенеманом кантаты-гимна «Воздвигнут храм искусству дорогому».

Последовал концерт, начавшийся с глинковской увертюры к опере «Руслан и Людмила». Именно этим произведением, исполненным на фортепиано П. И. Чайковским, открылась в 1866 году Московская консерватория. Затем прозвучали произведения Чайковского, Бородина, Антона Рубинштейна. Закончился концерт Девятой симфонией Бетховена.

На открытии присутствовали видные представители общественности и официальных кругов – сенатор А. Ф. Кони, директор императорских театров В. А. Теляковский. Из Петербурга приехали композиторы – председатель Петербургского отделения РМО Ц. А. Кюи и А. С. Аренский. В сборе были почти все преподаватели консерватории.

Не имевшие возможности присутствовать прислали приветственные телеграммы: Н. А. Римский-Корсаков, А. К. Глазунов, С. И. Танеев, Э. Ф. Направник, престарелая сестра М. И. Глинки Л. И. Шестакова, скрипач Леопольд Ауэр; художники В. М. Васнецов, Л. О. Пастернак, Г. И. Семирадский. Из-за границы поступили телеграммы от композиторов Жюля Массне, Ферруччо Бузони, дирижера Феликса Вейнгартнера, пианиста Теодора Лешетицкого и многих других.

С этого дня началась регулярная концертная деятельность Большого зала. 14 апреля в концерте, устроенном «в пользу вдов и сирот артистов-музыкантов», здесь выступил молодой, но уже прославленный Шаляпин.

Во вновь открывшемся зале В. И. Сафонов возобновил прекращенную им за несколько лет до того серию общедоступных симфонических концертов (по сниженным ценам для малоимущей публики). Тем самым новый зал консерватории способствовал демократизации музыкальной жизни Москвы.

Что касается завсегдатаев концертов, то они по привычке все еще тяготели к Колонному залу Благородного собрания (ныне Дом союзов), однако новый концертный зал постепенно переманивал к себе даже самых пожилых меломанов.

Любопытны отзывы тогдашней прессы о вновь открытом зале.

В целом они были положительными. Газеты отмечали «строгую простоту и отсутствие бьющих в глаза эффектов» («Русские ведомости»); «Общее впечатление определяется здесь художественной простотой, выдержанностью стиля, гармонией очертаний, широтой замысла и законченностью исполнения» («Московский листок»). «В нем [зале] все выглядит чисто, светло и уютно» («Русская музыкальная газета»). Споры вызывали лишь подбор имен для настенных портретов композиторов и качество их исполнения. Единодушное одобрение вызвала безукоризненная акустика зала.