В 1889 году директором Московской консерватории стал Василий Ильич Сафонов. Он  сменил на этом посту Сергея Ивановича Танеева, занявшего директорское кресло в  1885 году, в возрасте 28 лет, по настоятельной рекомендации своего учителя – П. И. Чайковского. Талантливый композитор и блистательный пианист, Танеев был, бесспорно, не только любимым, но и лучшим учеником Петра Ильича. Представление о Танееве как о человеке и музыканте лучше всего дают следующие строки П. И. Чайковского из письма к Н. Ф. фон Мекк: «Я решил добиться назначения на эту должность (директора консерватории. – Ю. Ф.) Танеева, человека безупречной нравственной чистоты и превосходного музыканта, хотя слишком молодого. В нем я вижу якорь спасения консерватории; если план мой удастся, она может рассчитывать на успешное дальнейшее существование».

Танееву удалось несколько укрепить ставшее весьма зыбким финансовое положение консерватории. Однако задача надежного и прочного обеспечения учебного процесса, независимо от пожертвований меценатов, еще требовала своего решения. И решение этой проблемы выпало на долю В. И. Сафонова.

Сафонов (1852-1918) был личностью яркой и самобытной. Сын свитского генерала – выходца из терского казачества, он пришел к музыкальной деятельности как бы случайно. Учась в Александровском лицее – том самом, который закончил Пушкин, – юный Сафонов однажды попал на концерт классической музыки; слышанное потрясло его. Он стал брать уроки музыки, а затем, вопреки воле отца, мечтавшего видеть сына сановником, поступил в Петербургскую консерваторию, которую окончил с золотой медалью. Он быстро прославился как пианист и в 1885 году перешел из Петербургской в Московскую консерваторию в качестве профессора по классу фортепиано. После того как Танеев в 1889 году попросился в отставку, лучшим кандидатом на пост директора консерватории был признан Сафонов.

Новый директор обладал великолепными организаторскими способностями, но был деятелем крайне консервативных взглядов, нетерпимым даже к малейшим проявлениям свободомыслия. Человек очень сложный, со своевольным и деспотическим характером, он не умел строить отношения с подчиненными и не раз вызывал конфликты, вследствие которых из консерватории уходили люди хорошие и нужные. О грубости Сафонова к ученикам писал (не называя фамилии) Л. Н. Толстой, присутствовавший на репетиции разучиваемой под руководством Сафонова оперы «Фераморс», в своем трактате «Что такое искусство».

Как администратор Сафонов отличался неуемной энергией, пониманием дела и  трудолюбием. Он многое сделал, чтобы внести в работу консерватории высокий профессионализм, строгую требовательность и неукоснительную дисциплину. При этом он продолжал вести класс фортепиано; среди его учеников можно назвать А. Н. Скрябина, Н. К. Метнера, Е. А. Бекман-Щербину, А. Ф. Гедике и  многих других первоклассных музыкантов. Велики заслуги Сафонова и как дирижера – активного пропагандиста серьезной музыки, неутомимого организатора в Москве общедоступных концертов.

Нисколько не умаляя значение Сафонова как администратора, педагога, пианиста, дирижера, все же следует признать, что главным деянием его жизни стало строительство существующего здания консерватории и укрепление благодаря этому ее  материального положения и общественного авторитета.

С первых же дней своего директорства Сафонов вплотную занялся вопросом: как и  где построить для консерватории новое, отвечающее всем современным требованиям здание?

Если Сафонов задавался целью, то от нее уже не отступал. На строительство здания требовались огромные средства, которых у Русского музыкального общества не было и не предвиделось. При содействии влиятельного тестя (женой Сафонова была дочь министра финансов И. А. Вышнеградского) Сафонов в 1893 году выхлопотал у Александра III крупную сумму в 400 тысяч рублей. Однако первый взнос в 200 тысяч рублей на строительство еще в 1891 году, к 25-летию консерватории, сделал богатый московский купец-старообрядец Г. Г. Солодовников; Сафонов обещал добиться для него ордена святого Владимира, дававшего право на получение дворянского звания, о котором давно мечтал честолюбивый миллионер. Последовали и  другие частные пожертвования, в частности щедрый взнос в сумме 9 тысяч рублей от  композитора Антона Рубинштейна, брата Николая.

Таким образом, у Сафонова образовался солидный фонд, позволявший приступить к  осуществлению задуманного.

Настала пора подумать об участке для строительства. Сафонов хорошо понимал, что для вящего престижа консерватории здание ее должно было украсить Москву и долгие годы удовлетворять растущие нужды важного учебного заведения, тут полумеры не  годились. Поэтому энергичный директор решил испросить у Московской городской думы в качестве дара свободный от застройки участок на Театральной (ныне Свердлова) площади – напротив Большого театра, вдоль Китайгородской стены.

Началась длительная, обстоятельная переписка.

Прежде всего требовалась поддержка московского генерал-губернатора, которым в ту  пору была персона важная – брат царя великий князь Сергей Александрович.

12 ноября 1891 года Сафонов пишет ему письмо, в котором просит «благосклонного участия» вельможи «к нуждам» консерватории. Аргументы: «...консерватории с ее  400 учащимися тесно в нынешнем помещении, кроме того, нужен собственный концертный зал». С получением от Г. Г. Солодовникова 200 тысяч рублей открылась возможность к сооружению нового здания; ожидаются и другие финансовые поступления, достаточные для постройки «довольно грандиозного сооружения». Место на Театральной площади наиболее подходило бы для нового здания, оно «стало бы  украшением Москвы, и самое место как нельзя более отвечает назначению этого сооружения».

Генерал-губернатор, однако, не спешит с одобрением. Типичный солдафон из  романовской династии, он прежде всего вспоминает, что Театральная площадь в ту  пору – обычное место проведения «высочайших смотров войск». Не помешает ли новое здание военным парадам? Требуется мнение командующего войсками Московского военного округа.

Мнение командующего уклончиво: конечно, проектируемое здание «помешает выходу войск с площади», однако можно согласиться на его сооружение, если здание будет построено не по приложенному к прошению плану, то есть островком, с оставлением проезда вдоль Китайгородской стены, а так, чтобы оно «не выходило за линию фасада Городской думы» (т. е. нынешнего Музея В. И. Ленина), вплотную к стене.

С этим мнением главнокомандующего, одобренным генерал-губернатором, прошение о  выделении места на Театральной площади посылается городской думе. Дума передает его на рассмотрение своей «Комиссии о пользах и нуждах общественных».

Эта комиссия прежде всего высказывает опасение, чтобы задуманное здание «не давило своей массой на соседнее ему строение Думы в ущерб архитектурному эффекту столь монументального для города здания и столь дорого ему стоящего», и требует значительного разрыва между обоими зданиями.

Но более всего авторитетная комиссия озабочена тем, что городская дума из-за безвозмездной отдачи консерватории столь значительного участка потерпит большой убыток – земля эта оценивается в сумму около миллиона рублей. «Лучше бы этот участок не отдавать даром... В будущем, если бы город вздумал продать его под устройство торговых помещений или пользоваться им на арендном праве, он мог бы доставить городу громадный доход».

Итак, буржуазно-помещичья дума верна себе: зачем отдавать землю на культурно-образовательные цели, если она сулит доход от продажи или сдачи в  аренду?

На основании вывода «Комиссии о пользах и нуждах общественных» дума 26 мая 1892 года единогласно постановляет: «...ходатайство г-на директора московской консерватории об уступке 1440 кв. саженей на Театральной площади под сооружение здания консерватории отклонить».

Читая эту переписку, испытываешь смешанные чувства: если бы землю уступили, то  построенное на ней здание консерватории, каким бы красивым оно ни было, разумеется, разрушило бы ансамбль Театральной площади, закрыв собой, живописный уголок древней Москвы с отрезком Китайгородской стены и панорамой высящихся за  нею старинных зданий. В то же время место это действительно было бы достойным для консерватории, здание ее обогатило бы центр города. Если бы консерваторию построили именно там, то мы прочно бы к такому зданию привязались и не  вспоминали бы об исчезнувшей панораме Китай-города, как не скорбим сегодня о  многих утраченных Москвой в XIX веке памятниках и ансамблях, которые сменила последующая застройка: «привычка свыше нам дана».

Тем не менее равнодушие городской думы к нуждам Московской консерватории, в  отличие от лучших торговых помещений составившей мировую славу Москвы, не может не покоробить. Ведь земля городу ничего не стоила, только могла бы, при наличии выгодных покупщиков, пополнить городской бюджет. Характерно, что до конца существования думы, да и позднее, эта земля застроена не была.

Можно представить себе, насколько отказ думы огорчил Сафонова. Он понял, что и  любой другой участок в городе дума бесплатно консерватории не отдаст, а покупка бы стоила неимоверных денег. Что оставалось делать? Строиться на собственном месте, на Большой Никитской, ведь этот участок уже куплен консерваторией.

27 ноября 1893 года заседание дирекции Московского отделения РМО приняло решение: воздвигать новое здание на старом месте. Председателем строительной комиссии был назначен В. И. Сафонов.