Составление, вступительная статья С. В. Грохотова, примечания С. В. Грохотова и М. А. Дзюбенко
В издании впервые публикуются мемуары известного пианиста, музыковеда, педагога Григория Михайловича Когана (1901–1979). Остроумные, яркие, они включают ценные воспоминания о культурной жизни, музыкальном образовании нашей страны, о встречах со знаменитыми людьми, о бурных социальных потрясениях, свидетелем которых довелось быть автору. Приложения содержат публицистическую работу Г. М. Когана «О теории ленинизма и практике строительства социализма в Советском Союзе», справочные материалы по концертным программам пианиста, его публикациям в отечественных и зарубежных изданиях. Книга обширно иллюстрирована материалами из личного архива автора.
Издание адресовано широкому кругу любителей музыки, музыкантам-профессионалам, а также историкам.
«Эта короткая долгая жизнь...» (О мемуарах Г. М. Когана) 3
Г. М. Коган. Виденное, слышанное, думанное, деланное. Роман моей жизни
Предисловие 11
Глава первая 13
Глава вторая 23
Глава третья 34
Глава четвертая 44
Глава пятая 48
Глава шестая 52
Глава седьмая 57
Глава восьмая 72
Глава девятая 84
Глава десятая 92
Глава одиннадцатая 102
Глава двенадцатая 114
Глава тринадцатая 132
Глава четырнадцатая 146
Глава пятнадцатая 164
Глава шестнадцатая 176
Глава семнадцатая 198
Глава восемнадцатая 205
Глава девятнадцатая 213
Глава двадцатая 222
Глава двадцать первая 228
Глава двадцать вторая 239
Глава двадцать третья 252
Глава двадцать четвертая 269
Заключение 283
Комментарии 286
Приложения
Приложение 1. Г. М. Коган. О теории ленинизма и практике строительства социализма в Советском Союзе 305
Приложение 2. Пианист Григорий Коган. Концертный репертуар 367
Приложение 3. Список литературно-музыкальных работ Г. М. Когана 379
Список иллюстраций 391
Именной указатель 394
Имя Григория Михайловича Когана (1901–1979) известно, наверное, каждому пианисту и фортепианному педагогу в нашей стране. Он — создатель лекционного курса и самóй учебной дисциплины «История и теория пианизма» (под теми или иными названиями она преподается ныне во всех профессиональных музыкальных учебных заведениях — колледжах, училищах, институтах, консерваториях). Своими научными, методическими и музыкально-критическими работами Коган, можно сказать, установил планку для критиков, историков исполнительства и методистов — планку, во многом остающуюся непревзойденной.
Отчетливо помнятся впечатления от статей и книг Григория Когана, выходивших в 1970-е годы: живой, страстный (часто пристрастный!) голос среди подчас «беззубых», «обтекаемых» формулировок советского академического музыкознания. Он звучал словно голос из других, «лучших» времен. Парадоксально, что многие проблемы и «болезни» исполнительского искусства, отмеченные Коганом, продолжают быть актуальными и сегодня («конкурсомания», стертость трактовок при технической гладкости, потеря ярких индивидуальностей).
В своих трудах Коган предстает фигурой исключительно значимой. И дело не только в обширности и содержательности его музыковедческого, методического и критического наследия1. За каждой его статьей, рецензией, книгой, помимо глубокой и разносторонней эрудиции, стоит опыт пианиста-практика и — быть может, самое главное — эпоха, исполненная великих страстей, страданий, противоречий, эпоха, порождавшая многочисленных героев и борцов (в самых разнообразных, в том числе творческих, областях) и одновременно безжалостно гнавшая их к гибели. Именно такой, ослепительно яркий «портрет эпохи» запечатлен в книге воспоминаний «Виденное, слышанное, думанное, деланное. Роман моей жизни». Книга, написанная в 1970-е годы, целиком никогда не публиковались. Лишь отдельные небольшие ее фрагменты, а также подборки афоризмов печатались в периодике и в сборниках избранных статей Когана.
Структура «Виденного...» своеобразна: помимо картин ушедшего быта, рассказа о себе, о встречах с разными людьми, о незабываемых художественных впечатлениях, автор включает в книгу (в качестве приложения к некоторым главам) отрывки из дневника «Жизнь в мыслях». Этот дневник — короткие, часто парадоксальные афористические записи на разные темы — Коган вел начиная с пятнадцатилетнего возраста.
«Виденное и слышанное» Коганом поражает. Читая длинные перечни великих театральных спектаклей, на которых он побывал, списки прославленных музыкантов, чьи выступления ему довелось услышать, невольно испытываешь зависть, но одновременно понимаешь: именно такие впечатления задали масштаб в оценке художественных явлений, сформировали взгляды выдающегося музыкального критика и ученого.
Многие страницы книги посвящены Московской консерватории. Казалось бы, сама этимология слова предполагает некий «консерватизм», академический холодок, отдаленность от «злобы дня». Однако жизнь этого учебного заведения в 1920-е — 1940-е годы была ареной ожесточенной борьбы идей, группировок, талантов, самолюбий — борьбы воистину не на жизнь, а на смерть2. Яростные научные или методические дискуссии то и дело заканчивались суровыми вердиктами партийно-государственных инстанций — и в лучшем случае увольнением. Коган постоянно находился в гуще этой борьбы, и его мемуары проливают свет на некоторые консерваторские события, о которых по сию пору не очень принято говорить. Таковыми были, например, антисемитские «чистки», прошедшие в Московской консерватории в военное и послевоенное время. Собственно, жертвой такой чистки, развернувшейся в 1943 году, стал он сам. При этом Коган, глядя сквозь призму пережитого, подчас критически оценивает собственную роль в культурных и политических баталиях прошлого. Так, например, он сожалеет о своем выступлении на Первом съезде Союза композиторов СССР в 1948 году, направленном, в частности, против Д. Д. Шостаковича, считает его «ошибочным, неправильно нацеленным», пишет, что ему «неприятно о нем вспоминать».
Разумеется, необычайно интересен в книге образ автора — остроумного, подчас желчного, исполненного неукротимой энергии, прирожденного полемиста, борца и одновременно человека болезненно ранимого, которому при этом не чуждо некое нарциссическое самолюбование... По сравнению с некоторыми выдающимися современниками, причастными к культурному строительству первых советских лет, судьба, пожалуй, обошлась с Коганом довольно благосклонно3 — во всяком случае он не сгинул в эпоху репрессий. Тем не менее можно только представить себе, сколь болезненной, неизлечимой душевной раной был для него вынужденный уход из Московской консерватории!
Воспоминания Когана предоставляют нам возможность по-новому оценить его как музыканта-исполнителя (эта сторона его деятельности оказалась в большой степени заслонена научным и критическим творчеством). Дело не только в том, что значительную часть текста книги занимают его рассказы о гастрольных поездках по стране. Сохранившиеся записи4 позволяют увидеть в нем крупного артиста, наделенного собственным, оригинальным стилем, своими ярко характерными репертуарными предпочтениями. При жизни Коган считался одним из первых отечественных специалистов по старинной музыке, первооткрывателей наследия французских клавесинистов, — своего рода предтечей нынешнего «исторически информированного» стиля. Однако публикуемый в Приложении 2 список сольного репертуара убедительно доказывает, что музыка XVII–XVIII веков занимала лишь небольшое место в его программах, в то время как чрезвычайно широко в них были представлены фортепианные транскрипции разных авторов. Это дает основание увидеть в творчестве Когана-пианиста черты романтической исполнительской эстетики (как известно, для ее представителей как раз было характерно пристрастие к жанру эффектной фортепианной транскрипции). Между тем сам характер когановских трактовок обнаруживает элементы того изысканного интеллектуализма, который особенно интенсивно утверждался на концертной эстраде в середине ХХ столетия (примечательны в этом отношении близость искусства Когана и его друга Григория Гинзбурга).
Разные периоды своей жизни автор описывает с различной степенью подробности и заинтересованности, и внимательный читатель заметит здесь некий парадокс. Наиболее яркие страницы связаны с детством, юностью и периодом внешней творческой активности — вплоть до первых послевоенных лет. Это были годы, когда личность автора формировалась, а затем уверенно утверждала себя в музыкальном мире. Однако сам он склонен был скорее скептически оценивать время своей наибольшей пианистической и музыкально-педагогической известности, иронически называя его «просперити». Настоящая работа, по его словам, началась лишь тогда, когда внешняя, официальная сторона существования полностью оказалась вытеснена внутренней, творческой. Именно в этот период, составивший последнюю треть жизни, вышли все известные труды Когана. Соответствующие же страницы воспоминаний кажутся суховатыми, отстраненными, и это объяснимо: внутренняя жизнь мало пригодна для внешнего, событийного описания. Зато отрывки из дневника «Жизнь в мыслях», приложенные к последним главам, по объему сопоставимы с основным текстом или даже превышают его.
Поздние годы предстают в мемуарах как благополучные, спокойные, и формально так оно и было. Однако музыканта все больше снедало чувство нереализованности, о чем говорят некоторые его дневниковые записи. На то же указывает и письмо в секретариат Л. И. Брежнева, написанное в июне 1975 года5. В нем Коган пишет:
«Мой многолетний педагогический опыт, пианистическое и лекторское умения остаются почти совершенно неиспользованными. ГУУЗ [Главное управление учебных заведений] Министерства культуры не обращается ко мне ни с какими поручениями, ни за какими консультациями, не привлекает меня ни для чтения лекций, ни для участия в совещаниях, где обсуждаются вопросы исполнительства и исполнительской педагогики. Приглашения, присылаемые мне из-за границы, где я известен как крупный специалист (например, приглашение в члены жюри международного конкурса пианистов им. Бузони в Италии), отклоняются, вместо меня посылаются другие лица. Даже концертная моя деятельность как пианиста, интенсивная прежде, ныне крайне затруднена: и Московская филармония, и Росконцерт, и Радиокомитет попросту оставляют без ответа неоднократные мои обращения в эти организации». И далее: «Я не жалуюсь на то, что мне “дают”, на свое материальное положение; в этом отношении, в смысле “потребностей” у меня нет никаких претензий. Я жалуюсь на то, что от меня не берут “по способностям”».
За пределами мемуаров остались два года жизни Когана, весьма драматических. В октябре 1978 года по пути в его любимую Казань, где должны были состояться концерты и лекции, с ним в поезде случился сердечный приступ; гастроли были отменены. В это же время тяжело заболела его вторая жена, так что свои последние месяцы Коган провел в переживаниях о ней и вынужденном одиночестве. Но ум его работал до конца: последние записи в дневнике «Жизнь в мыслях» сделаны дрожащей рукой в больнице за несколько дней до ухода...6
Подводя итог своей — по собственным словам — «краткой долгой жизни», Коган откровенно признается, что не был «музыкантом по призванию», как Нейгауз или Рихтер. «При другом повороте событий, — пишет он, — я вполне мог бы сделаться адвокатом или политическим деятелем». Мы можем только порадоваться, что его миновала стезя политика. Коган на протяжении всей жизни оставался убежденным марксистом-меньшевиком. Люди его взглядов и общественного темперамента едва ли имели шанс уцелеть в 1920–1930-е годы...
Обращаясь к критическим, методическим и историческим работам Когана, нельзя не отметить частые ссылки на труды классиков марксизма. В позднесоветские времена эта особенность его текстов могла казаться большинству читателей неизбежной и формальной «данью времени». Текст «Виденного...» показывает, что это не совсем так. Недаром в числе немногих людей, коренным образом повлиявших на формирование его личности, Коган называет Г. В. Плеханова — наряду с К. Гамсуном, Ф. Бузони, С. В. Рахманиновым, К. С. Станиславским. Окружавшая действительность шла вразрез с официальной коммунистической доктриной. Это привело Когана к созданию и выпуску в «самиздате» развернутого политического трактата «О теории ленинизма и практике строительства социализма в Советском Союзе». В нем со всей определенностью проявился аналитический склад ума ученого, его блестящее владение марксистской диалектикой. Последовательный ход рассуждений — при этом Коган опирается на открыто опубликованные в СССР данные — приводит его к радикальному выводу о неизбежном полном крушении советского режима, «каким бы путем и какой бы ценой это ни произошло, а не произойти это не может: ибо такова неумолимая диалектическая логика истории, такова историческая необходимость». Заметим, что написано это было в феврале — апреле 1970 года, в эпоху торжествовавшей брежневской «контрреформации», когда мощь Советского Союза представлялась незыблемой. Провидческий трактат «О теории ленинизма...», впервые публикуемый в Приложении 1 к предлагаемой книге, раскрывает новые грани личности автора, вводит его в ряд выдающихся политических мыслителей — советских диссидентов. В Приложениях 2 и 3 публикуются списки его трудов, сольного исполнительского репертуара; вклейки содержат подборку фотографий из личного архива.
В 2016 году Московская консерватория праздновала 150-летие; свой юбилей справляла и кафедра истории и теории исполнительского искусства, основанная Григорием Коганом в 1936 году как «кафедра истории и теории пианизма». Это прекрасный повод вспомнить о выдающемся музыканте и ученом, заложившем основы науки об исполнительском искусстве.
Хочется выразить глубочайшую признательность М. А. Дзюбенко, внуку Г. М. Когана, за любезно предоставленные материалы и неоценимую помощь в подготовке их к публикации. Также благодарю А. Аветисян, М. Аль-Натор, Д. Буерину, И. Каплан, М. Колосову, В. Крюкову, А. Курицыну, А. Матвеева, В. Сальникова, В. Чубенко за помощь в оцифровке текста.
С. Грохотов
1 Полную библиографию его трудов см. в Приложении 3. Помимо опубликованных, архив музыканта, хранящийся у его внука М. А. Дзюбенко и в Музее имени Н. Г. Рубинштейна, содержит среди прочего книги о французских клавесинистах и о Рахманинове, подготовленные автором к печати, но так и не вышедшие в свое время.
2 Достаточно вспомнить судьбу одного из директоров консерватории — Б. С. Пшибышевского, расстрелянного в 1937 году по обвинению в шпионаже.
3 Среди музыковедов, причастных к теории исполнительского искусства, были репрессированы В. Ю. Дельсон (1907–1970), автор множества книг о пианистах и фортепианной музыке (в 1938–1956 годах находился в заключении и в ссылке), Д. А. Рабинович (1900–1978), музыкальный критик и теоретик пианизма (провел в лагере семь лет, 1948–1955 годы).
4 Помимо единственной опубликованной пластинки, это хранящиеся в личном архиве и в Мемориальном музее А. Н. Скрябина многочисленные записи. Они еще ждут своего изучения и публикации.
5 Было ли оно отправлено, пока не установлено; копия сохранилась в личном архиве музыканта.
6 Г. М. Коган скончался 9 августа 1979 года.
